— Ничего, просто он стал ее помощником, — ответил Лори и пожал плечами.
— Возможно ли подобное? — спросила я вечером мужа. — Такое что, и вправду бывает?
— Поживем-увидим, — заявил муж. — Когда имеешь дело с типом вроде Чарльза, это вполне может означать, что он что-то затевает.
Похоже, муж ошибся. В течение всей недели Чарльз был помощником учительницы: то что-нибудь раздавал, то что-то поднимал; и никого не задерживали после уроков.
— На следующей неделе снова родительское собрание, — сказала я мужу как-то вечером. — Хочу сходить и познакомиться с матерью этого Чарльза.
— Спроси ее, что это с ним случилось, — проговорил муж. — Интересно бы узнать.
— Мне и самой интересно.
В пятницу все снова вернулось в свою колею.
— Знаете, что сегодня учудил наш Чарльз? — спросил он за ленчем, причем голос у него был чуть испуганный. — Он прошептал девочке на ухо одно слово, чтобы она сказала его вслух, а когда она сказала, учительница с мылом вымыла ей рот, а Чарльз смеялся.
— Какое слово? — опрометчиво поинтересовался муж, на что Лори ответил:
— Я шепотом тебе его скажу, оно очень плохое.
Он сполз со стула и подошел к отцу. Тот склонил голову, и мальчик с явным удовольствием что-то ему прошептал. Глаза отца округлились.
— Чарльз попросил девочку произнести именно это слово? — с подчеркнутым уважением спросил он.
— Она его дважды повторила, — добавил Лори. — Чарльз сказал ей, чтобы она его дважды произнесла.
— И что же сделали с Чарльзом? — спросил отец.
— А ничего, — ответил Лори. — Он снова раздавал всем мелки.
В понедельник Чарльз оставил девочку в покое и сам четырежды повторил запретное слово, причем после каждого раза ему с мылом мыли рот. И еще он кидался мелом.
В тот вечер, когда должно было состояться родительское собрание, муж проводил меня до дверей школы.
— Пригласи ее потом к нам на чашку чая, — сказал он. — Хотелось бы взглянуть на эту женщину.
— Если только она решится прийти, — с мольбой в голосе проговорила я.
— Она придет, — заверил меня муж. — Да разве они могут проводить родительское собрание без матери Чарльза?
В течение всего собрания я сидела как на иголках, всматриваясь в каждое лицо и гадая, за каким же из них скрывается тайна Чарльза. Правда, ни одно из них не показалось мне в достаточной степени измученным; никто не встал и не попросил публично прощения за то, что вытворяет в школе ее сын. Никто вообще не упоминал Чарльза.
После собрания я отправилась на поиски учительницы Лори. Она стояла с чашкой чая, рядом с которой на блюдце лежал кусок шоколадного торта. Я тоже держала в руках чашку с чаем и блюдечко с зефиром, осторожно двигаясь ей навстречу. Подойдя, я улыбнулась.
— Мне так хотелось с вами поговорить, — произнесла я. — Я — мать Лори.
— О, у вас такой интересный сын, — сказала женщина.
— Да, и ему самому нравится в саду, — кивнула я. — Только о нем постоянно и рассказывает.
— Что ж, в первую неделю, или что-то около того, у нас были кое-какие трудности, так сказать, притирочного свойства, — чопорно проговорила учительница, — но сейчас из него получился такой хороший маленький помощник. Ну, иногда бывают, конечно, срывы.
— Да, Лори обычно довольно быстро приспосабливается к новой обстановке, — сказала я. — Наверное, сказывается влияние Чарльза.
— Чарльза?
— Ну да, — проговорила я со смехом. — У вас, наверное, голова кругом идет от этого Чарльза?
— Чарльз… — покачала головой учительница. — Но у нас в саду вообще нет ни одного Чарльза.
Доктор Хэрримэн остановился в коридоре у родильного отделения и спросил:
— Ну, как там эта женщина из 27-й?
Глаза пухленькой курчавой медсестры погрустнели.
— Она умерла через час после родов, — ответила она. — У нее было слабое сердце.
Врач кивнул, и его худощавое, гладко выбритое лицо отразило внутреннюю сосредоточенность.
— Да, я припоминаю, она и ее муж пострадали при электрическом разряде в метро год назад. Муж умер недавно. А как ребенок?
Медсестра замялась:
— Прелестный здоровый малыш, только…
— Что — только?
— Только у него горб на спинке, доктор.
Доктор Хэрримэн в сердцах выругался.
— Чертовски не повезло парню! Родился сиротой, да еще и калека. — И с неожиданной решимостью он добавил: — Я осмотрю новорожденного. Возможно, еще не все потеряно.
Но когда они вместе с медсестрой склонились над кроваткой, где, проголодавшись, орал весь красный, сморщенный Дэвид Рэнд, он покачал головой.
— Нет! Эту спину уже не выпрямишь. Обидно!
Все красное тельце Дэвида Рэнда было таким же ровным и правильным, как у любого новорожденного младенца, кроме его спины. Лопатки на ней торчали с обеих сторон в виде двух выступов, закругляющихся к нижним ребрам.
Эти два горба-близнеца имели в своем изгибе такую удлиненную и обтекаемую форму, что даже не выглядели уродством. Опытные руки доктора Хэрримэна осторожно прощупали их. Выражение озадаченности промелькнуло на его лице.
— Что-то не похоже на обыкновенную деформацию, — задумчиво произнес он. — Посмотрим, что покажет рентген. Скажите доктору Моррису, чтобы приготовил аппарат.
Доктор Моррис, коренастый рыжеволосый молодой мужчина, с жалостью посмотрел на орущего младенца, лежавшего перед рентген-аппаратом.
— Бедняжка! Такая спина — не подарок, — пробормотал он. — Готовы, доктор?
Хэрримэн кивнул: