И еще раз:
— Да, расскажи!
Рейли зажала ладонями уши.
— Нет!
— Расскажи!
— Нет!
— Расскажи сейчас же!
— Я думала, что вы мне друзья! — воскликнула Рейли с мольбой в голосе, вытягивая перед собой свои кошачьи руки-лапы.
— Рассказывай!
Из горла Рейли вырвался сдавленный крик.
Круг инстинктивно расширился. Все понимали, что теперь она расскажет. Ведь они приказали ей. Чтобы стать одной из них, она должна была подчиняться их приказам.
Клео беспомощно вернулась в круг, оставив Рейли стоять посередине.
Рейли осталась одна и продолжала чуть дрожать. Потом, все так же не поднимая глаз от пола, она успокоилась и на некоторое время застыла на месте. Воцарилась полная тишина. В темном подвале можно было расслышать лишь потрескивание горящей в углу свечи да легкий плеск воды в бадье, колыхавшей одинокое яблоко. Затем она подняла на них отсутствующий, какой-то отрешенный взгляд и заговорила спокойным, тихим голосом.
Девочка начала свой рассказ.
«После этого они увезли Тыкву с собой и поместили его в доме, где живут сумасшедшие. Там день и ночь стоял крик и стоны. Кто-то постоянно вопил, визжал, бился головой о стену или все время плакал. Тыкве было там очень одиноко и очень страшно.
Однако родители Тыквы любили его все же больше, чем он думал. Они решили, что ему нельзя больше оставаться в таком месте. Поэтому они придумали план, хитрый и простой план.
Однажды, придя навестить сына, они нарядили его в какой-то костюм и в таком виде увели с собой. Они увезли его далеко-далеко, где его никто бы не стал искать, на другой конец страны. Там они спрятали его, а сами стали думать, как же ему помочь. После долгих поисков они все же нашли ему доктора.
Доктор тот умел творить чудеса. Два года он бился над головой Тыквы, над его лицом и всем телом; резал это лицо, изменял его. С помощью пластмассы он превратил его в самое настоящее, нормальное лицо. И вообще изменил ему всю голову, даже сделал так, что из нее стали расти обычные волосы. Он сумел изменить ему и фигуру.
Родители Тыквы заплатили доктору кучу денег, он и в самом деле оказался настоящим гением.
Он совершенно изменил Тыкву».
Рейли ненадолго умолкла, в ее глазах вспыхнули огоньки. И призрачный круг вокруг нее, и сам Эдгар По — все слушали, затаив дыхание.
— О!.. — не выдержал кто-то.
— Этот доктор превратил Тыкву в маленькую девочку.
Еще один «призрак» то ли силился сделать глубокий вдох, то ли маленькими порциями выпускал воздух наружу.
Глаза Рейли заблестели еще ярче.
— И теперь Тыкве, хотя он был уже не Тыква, надо было научиться многому, чтобы стать настоящей девочкой. Приходилось быть очень осторожным, когда одеваешься, и когда что-нибудь делаешь. Особенно осторожно надо было вести себя, когда разговариваешь, и вообще стараться вести себя как можно спокойнее. Он всегда очень боялся, вдруг что-то случится, если он не будет вести себя спокойно, вдруг занервничает. Ведь его лицо — красивое, милое лицо было сделано из обычной пластмассы. Но внутри него сидел настоящий Тыква, сидел взаперти и ждал, когда можно будет выйти наружу.
Рейли посмотрела на них, и внезапно ее голос как-то изменился. Он стал жестким, скрипучим. А глаза превратились в тлеющие угли.
— И ему больше всего на свете хотелось иметь друзей.
Кошачья маска слетела с ее лица, а само оно — маленькое девичье личико — вдруг стало мягким, распухшим и продолжало вспухать, как если бы внутри него кто-то надувал воздушный шар. Волосы стали закручиваться на голове, образуя на макушке тугой круглый узел. Все лицо покрылось толстыми складками.
С болезненным, каким-то резиновым звуком лопающегося арбуза голова Рейли внезапно обрела свою прежнюю форму. Ее глаза, уши и нос превратились в мягкие оранжевые треугольнички, а рот стал похож на лениво ухмыляющийся полумесяц. Она задышала тяжело, с натугой, а голос перерос в резкий, сипящий шелест.
— Ему так хотелось иметь друзей.
Медленно, размеренными движениями Рейли потянулась к складкам своего костюма, чтобы достать то, что там было спрятано.
И достала.
В черном подвале под одобрительным взглядом Эдгара По взметнулся дикий, многоголосый крик.
— Мой обед и ужин, — сказала она, — мой ужин и завтрак.
Ужас подкрался совершенно незаметно.
В сущности, в тот момент Рассел Саузерз даже предположить не мог, что вскоре его жизнь превратится в сплошной кошмар. Он просто проводил свой обычный воскресный день — самый типичный осенний воскресный день: сидел перед телевизором марки «Зенит Хромаколор III» и наблюдал за тем, как «Гиганты» воплощали в жизнь свою новую «домашнюю заготовку» — как бы побыстрее проиграть футбольный матч. Жена Миззи между тем преспокойно читала «Нью-Йорк Таймс».
— Боже Правый! — воскликнул Рассел, глядя на то, как центрфорвард «Гигантов» в очередной, уже четвертый раз прорвался по флангу, но так и не смог донести мяч до контрольной отметки.
— О Рассел, ты только посмотри на это фото, — проговорила Миззи, показывая ему страницу из «Таймс мэгэзин».
— Один против двоих — всего-то только двоих! — и все равно никак прорваться не может! Нет, это просто невероятно…
— Рассел?
— Что, дорогая? — Он посмотрел на жену и невольно поразился тому, что она вообще решилась оторвать его от футбольного матча — и это-то после тринадцати лет супружеской жизни!
— Посмотри на эту картинку, — снова повторила она.
На экране «Зенита» вспыхнул рекламный ролик новой марки бритвенных лезвий, и он повернулся к жене. Женщина показывала ему занимавший целую полосу «Таймс мэгэзин» рекламный снимок, на котором был изображен обряженный в лохмотья ребенок с грустными глазами, сидящий на фоне опустевшей деревни. Это был один из традиционных рекламных листков, призывавших людей оказать помощь несчастным детям, пострадавшим где-то за границей от войн, голода и болезней — читателям предлагалось стать «по переписке» в некоем роде приемными родителями бедной крохи. По верхней кромке страницы крупными буквами было напечатано — «СПАСТИ РЕБЕНКА», тогда как чуть ниже и уже более мелким шрифтом сообщалось, в каких жутких условиях живут там люди. В довершение всего указывалось, сколько именно денег и куда конкретно следует перечислить, и как они будут использованы ради спасения обездоленного, голодающего дитя.